ПИСЬМА изъ БОЛГАРІИ

ПИСЬМО ВТОРОЕ

Ему же.   

Варна, 4 Апрѣля.

   Вотъ уже болѣе недѣли, какъ я обитаю въ Варнѣ; скитаюсь посреди развалимъ, хлопочу о медаляхъ, о кускахъ древняго мрамора; -- живу и бесѣдую съ мертвою природою. Судьба, судьба!-- Около трехъ лѣтъ тому назадъ, когда величавая Нева видѣла насъ вмѣстѣ на роскошныхъ берегахъ своихъ, какой кудесникъ могъ бы увѣрить меня, что черезъ нѣсколько времени песокъ съ могилы злополучнаго Владислава засыплетъ строки письма сего!

   Я уже сказалъ вамъ, что съ палубы корабля, Варна и ея окрестности представляютъ картину столь очаровательную, но вмѣстѣ столь странную и неопредѣленную, что для изображенія оной нѣжныя краски Авзоніи должны, кажется, непремѣнно войти въ сочетаніе съ яркимъ колоритомъ Востока. Городъ и крѣпость построены на легкой покатости, образуемой склоненіемъ горъ, зеленѣющихся сугубымъ оплотомъ съ двухъ противоположныхъ сторонъ Варны: съ южной и сѣверной. Западная часть крѣпости смотрится въ зеркало Девнинскаго Лимана, а восточная стоитъ повелительнымъ рубежомъ надъ необозримою равниною моря, коего волны съ шумомъ и грозною покорностію умираютъ у ногъ доселѣ неприступной твердыни. Съ этой стороны толстыя стѣны крѣпости чрезвычайно потерпѣли отъ посылокъ вашей артиллеріи: широкіе проломы и обильныя груды каменьевъ громко говорятъ о мѣткости русскихъ пушекъ. Въ сей-то разстрѣлянной оградѣ пестрѣется обширный амфитеатръ домовъ и мечетей, фруктовыхъ садовъ, мраморныхъ фонтановъ и свѣжихъ, повсемѣстныхъ разваливъ. Надъ симъ-то разнообразнымъ хаосомъ высокіе минареты возноситъ свои серебристые куполы, окованные ярко-блещущими листами полированой жести или олова. Внутренность города представляетъ Европейцу картину еще болѣе необыкновенную: дома обращены окнами на дворъ, дворы закрыты густой зеленью. Улицы столь тѣсны, что едва ли три человѣка могутъ рядомъ проходить свободно, а строенія такъ сжаты, что въ самый полдень свѣтъ борется съ тѣнью между рядами сихъ однообразныхъ стѣнъ, непроницаемыхъ для любопытнаго странника, непроницаемыхъ для любопытства черноокой восточной красавицы... Не думайте, между тѣмъ, чтобы Варна была вездѣ такъ темна и однообразна, трудно напротивъ изобразить эту очаровательную постепенность, съ коею здѣшнее великолѣпное солнце выходитъ изъ темницы сихъ безтолковыхъ, перепутанныхъ улицъ. Становясь мало по малу краснѣе и явственнѣе на углахъ перекрестныхъ строеній, оно сосредоточиваетъ все золото жаркихъ лучей своихъ на просторѣ небольшихъ площадокъ, посреди коихъ уединенный, мраморный фонтанъ журчитъ обыкновенно подъ тѣнью орѣховыхъ, шелковичныхъ и разныхъ другихъ деревьевъ. Эти фонтаны попадаются здѣсь почти на каждомъ шагу; возглавія ихъ испещрены кудреватыми восточными надписями. Считаю за лишнее говорить, какъ отрадна холодная струя сихъ прекрасныхъ, водоемовъ во время томительныхъ жаровъ долгаго болгарскаго лѣта. Не взирая на сіе поясненіе, вы по моему описанію можетъ быть заключите, что Варна мертвый, безцвѣтный городъ: напротивъ. Взгляните на эту узкую, кривую, но безконечную улицу: какой шумъ! какая суетливость! Вотъ лавка съ косметическими товарами Востока, вотъ другая съ благовонной халвою, съ плодами, съ разными Цареградскими лакомствами. Тамъ пестрѣющія шелковыя издѣлія роскошнаго Стамбула; здѣсь дымится кофе въ маленькихъ синихъ чашечкахъ, вставленныхъ въ серебряныя, сдѣланныя на подобіе вазъ блюдечки; а не въ далекѣ алѣетъ шербетъ ароматный. Мастерская портнаго, лавка пирожника, булочника, съ засученными по шею рукавами -- все это наружу, все открыто; улица изукрашена, такъ-сказать, картинами изъ Тысячи и одной ночи. Смѣсь лицъ и нарядовъ представляетъ зрѣлище не менѣе любопытное. Вотъ Турокъ (плѣнный разумѣется) съ гордымъ, угрюмымъ челомъ и важною поступью; вотъ Армянинъ смуглый и молчаливый; вотъ Болгаръ съ тупою невыразительностью лица и тяжелою машинальностію движеній; вотъ Грекъ, наконецъ, быстрый и проворный, съ разбѣгающимися глазами и съ хитрой, двусмысленной физіогноміей. Нарядъ турецкій вамъ извѣстенъ; одѣяніе здѣшнихъ Болгаръ, Армятъ и Грековъ почти во всемъ подобно ему. Одна только чалма отличаетъ гяура отъ правовернаго: сей послѣдній пользуется исключительнымъ правомъ обвивать ее бѣлой или зеленою тканью. Армяне и Греки употребляютъ для сего шали, большею частію чернаго цвѣта, а Болгары носятъ круглыя бараньи ярмолки, подобныя недавнимъ шапочкамъ нашихъ fashionables. -- Посреди сей азіятской толпы вы встрѣчаете также немало остатковъ Израиля и множество фигуръ европейскихъ: русскихъ, французскихъ, итальянскихъ, нѣмецкихъ, англійскихъ; солдатъ, шкиперовъ, матросовъ и честныхъ, общеполезныхъ маркитантовъ. Кстати о сихъ послѣднихъ: на здѣшнихъ вывѣскахъ вы имѣете удовольствіе читать, не только: Hфtel d"Odessa, Hфtel de*** и проч., но даже; Martin, cave franиaise; Fendrig, magasin de draps et nouveautйs etc., etc.. Златое, чудесное изобиліе! Здѣсь въ особенности симпатія его къ карману ничѣмъ неуступитъ постоянному влеченію магнитной стрѣлки къ Сѣверному полюсу.

   Вамъ безъ сомнѣнія извѣстно, что турецкіе жители (большая часть здѣшняго народонаселенія) оставили Варну въ слѣдствіе капитуляціи 27^го Сентября. Мѣсто ихъ занимаетъ каждый день греческіе и болгарскіе эмигранты, бѣгущіе сюда толпами изъ окрестныхъ турецкихъ городовъ и селеній. Вотъ, кажется, достаточная причина невозможности сообщить вамъ удовлетворительныя статистическія и другія свѣденія о Варнѣ; а потому, все, что касается сего важнаго предмета, должно къ сожалѣнію состоять въ одномъ повтореніи тѣхъ гадательныхъ подробностей, которыя для читающаго міра не будутъ уже конечно новостію.

   Варна находится подъ 43° 40" С. широты и подъ 25° 40" долг.. Знаменитая крѣпости сія была издревле извѣстна и своимъ выгоднымъ мѣстоположеніемъ, и важностію своей торговли. Въ сихъ отношеніяхъ она и теперь можетъ назваться первымъ приморскимъ городомъ въ Болгаріи, будучи также транзитнымъ мѣстомъ всѣхъ вообще товаровъ, идущихъ изъ сей провинціи и Валахіи въ Константинополя и обратно. Варна заключаетъ, или, какъ говорятъ, заключала въ себѣ до послѣдней осады около 11,000 домовъ и до 26,000 жителей. Языкъ турецкій есть ихъ господствующее нарѣчіе. За исключеніемъ Севастопольскаго, Сизопольскаго портовъ, здѣшная пристань почитается единственною на Черномъ Морѣ. Настоящая промышленность жителей состоитъ въ снабженіи Константинополя и окрестныхъ мѣстъ разными съѣстными потребностями. Здѣсь кромѣ весьма небольшаго количества ословъ и буйволовъ, я не видалъ почти никакихъ животныхъ. Лошади, овцы и другой домашній скотъ сдѣлался, по словамъ жителей, добычею Турокъ, во время осады крѣпости. Я насчиталъ въ Варнѣ пять или шесть мечетей, кромѣ тѣхъ, кои превращены въ прахъ нашими пушками, и отыскалъ не менѣе сего церквей христіанскихъ. Я говорю отыскалъ, ибо фанатизмъ правовѣрныхъ сравнялъ ихъ съ кровлями другихъ строеній. Двѣ только церкви, по видимому древнѣйшія въ Варнѣ, возноситъ остатки своихъ готическихъ колоколенъ надъ окружающими ихъ домами. Одна изъ нихъ служила, какъ говорятъ, Туркамъ наблюдательною башнею во время послѣдней осады: она избита нашими ядрами. Я вошелъ во внутренность церкви: прахъ и запустѣніе! На стѣнахъ, между тѣмъ, замѣтны еще образа святыхъ, писанные по штукатуркѣ; но повѣрите ли: слѣпое неистовство Оттомановъ обратило даже и на эти нѣмыя изображенія дикіе порывы своей безсильной ярости: въ одномъ мѣстѣ -- выколонные глаза, въ другомъ -- ликъ искаженный!.... Впрочемъ, здѣсь и нетронутые христіанскіе храмы представляютъ повсюду печальный видъ нищеты и разрушенія. Вотъ вамъ въ нѣсколькихъ словахъ изображеніе здѣшней греческой церкви: почти всѣ онѣ построены посреди широкихъ дворовъ, окруженныхъ сѣрыми каменными заборами и усѣянныхъ надгробными мраморами. Подобно костямъ, тлѣющимъ на равнинѣ старой битвы, эти унылые памятники мелькаютъ повсюду изъ-за высокой травы и наводятъ на душу, мертвымъ отблескомъ холодной бѣлизны своей, самыя печальныя размышленія. Внутренность храма нисколько ихъ не разсѣяваетъ. Тѣсный, сумрачный, обнаженный, онъ раздѣленъ на двѣ половины: въ одной сбираются мужчины, въ другой -- женщины. Тусклый свѣтъ лампады трепещетъ на темныхъ храмахъ и на угасшей позолотѣ иконъ, современныхъ по крайней мѣрѣ царствованію послѣднихъ Палеологовъ, а на полу и часто даже на стѣнахъ, вы встрѣчаете вдѣланный обломокъ мраморнаго барельефа съ языческою надписью.... Греки и Римляне, Архонты и Кесари, Язычники и Христіане -- вѣка смѣшали въ семъ безмолвномъ хаосѣ, яркія черты бытія ихъ и слѣды онаго еще живы здѣсь! Каждая церковь охраняется обыкновенно одной старою отшельницею, которая и обитаетъ тутъ же, посреди развалинъ. Эта же самая Сивилла служитъ единственнымъ чичероне набожности и любопытству.

   Здѣшніе христіане имѣютъ двухъ архипастырей: это митрополиты греческій и армянскій. Надѣюсь обогатиться отъ нихъ какими нибудь свѣдѣніями относительно моихъ изысканій, я посѣтилъ того и другаго. Съ первымъ познакомился я у вечерни въ соборной церкви. По окончаніи службы, на спросъ мой о митрополитѣ, мнѣ указали бѣднаго, немощнаго старца: я подошелъ къ нему; но въ ту же минуту густая толпа окружила васъ. Напрасное мой драгоманъ начиналъ объясненіе; тысяча голосовъ, тысяча языковъ: испорченныхъ русскихъ, болгарскихъ, греческихъ, хотѣло пособлять ему. Это вавилонское многоязычіе сопровождало насъ вплоть до митрополитова дома. Машинальнымъ движеніемъ руки пригласилъ отъ меня войти въ комнату; но и сія плотина не удержала наводненія. Впрочемъ почтенный первосвященникъ взиралъ на эту гурьбу съ необыкновеннымъ равнодушіемъ, какъ человѣкъ, по видимому освоенный съ подобными посѣщеніями. И такъ -- народъ съ шумомъ ринулся вслѣдъ за нами; каждый хотѣлъ говоришь, каждый кричалъ, толпился, безъ церемоніи набивалъ и раскуривалъ свою трубку. Съ неизъяснимымъ трудомъ почтенный митрополитъ добился наконецъ возможности объяснить мнѣ, что милорды инглези, посѣщающіе съ давнихъ поръ страну сію, вывезли изъ оной вѣроятно всѣ достопамятности. Бѣдный старикъ! Какое сравненіе съ европейскими прелатами, живыми портретами столь извѣстнаго оригинала, который,

   . . . . . . . . muai d"un dйjeuner

   Dormant d"un lйger somme, attendait le diner.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Son menton sir son sein descend а double йtage;

   Et son corps ramassй dans sa conte grosseur,

   Fait gйmir les coussins feras sa molle йpaisseur.

   Митрополитъ армянскій пользуется, по видимому, гораздо меньшею народностію, нежели первосвященникъ греческій. Онъ принялъ меня въ присутствіи двухъ только служителей своей церкви, угостилъ вареньемъ, кофеемъ, трубкою, и предложилъ проводника для обозрѣнія армянскихъ храмовъ. Все это хорошо; но тишина уединенной Арменіи подвинула меня къ главной цѣли моего посѣщенія столь же близко, какъ и эта безтолковая кутерьма, коею шумная Греція угостила меня.

   Чтобы довершить сей безцвѣтный, но вѣрный очеркъ Варны, мнѣ остается показать вамъ внутренность здѣшняго дома. По занимаемой мною квартирѣ, вы можете нѣкоторымъ образомъ судить вообще объ изяществѣ туреческаго зодчества.

   На другой день по прибытіи моемъ въ Bаpну, мнѣ отвели квартиру въ бѣдномъ греческомъ домикѣ, тѣсномъ, полуразрушенномъ, но по сосѣдству съ квартирою генерала Г., болѣе другихъ для меня удобномъ. Одинъ изъ адъютантовъ генерала ввелъ меня по тѣсной и чрезвычайно крутой лѣстницѣ на узкіе помосты, или на открытую галлерею, если вамъ угодно почтить симъ названіемъ нѣсколько достокъ, разложенныхъ во всю длину внутренней стѣны дома. На томъ и на другомъ концѣ сей галлереи устроено по одному жилью.-- Хозяева, утомленные безпрестаннымъ постоемъ, были, какъ вы можете представить себѣ, не совсѣмъ рады новому постояльцу. Подушки, образовавшія диванъ вокругъ всей комнаты, и украшавшія оную вмѣсто ковровъ рогожки, были вынесены. -- "Вотъ запустѣніе!" воскликнулъ я, вступивъ въ сію скудную обитель. -- "Что въ сравненіи съ нимъ эта сердечная пустота, мучительница нѣкоторыхъ изъ нашихъ поэтовъ, странниковъ въ домѣ родительскомъ, Чайльдъ-Гарольдовъ въ какомъ нибудь полку или канцеляріи!" -- Выбѣленное мѣломъ жилье обращено окнами на дворъ, разбитыя стекла заклеены бумагою, и свѣтъ проникаетъ въ комнату только чрезъ дверь и безчисленныя скважины стѣнъ, потолка и глинянаго пола, полупревращеннаго въ прахъ летучій. Близь двери возвышается наметъ огромнаго камина, который служитъ только для разведенія огня, но почти нисколько не согрѣваетъ комнаты, ибо трубы турецкихъ печей никогда не закрываются, подобно нашимъ. Водворясь въ сей великолѣпной обители, я прежде всего принялся хлопотать о мебелированіи оной. Вскорѣ старый изувѣченный столъ, подобный и цвѣтомъ и формою закопченному пиѳійскому треножнику, двѣ скамейки и кровать украсили чертоги мои. На столѣ разложилъ я свои книги, бумаги и проч., а стѣны украсилъ картами Болгаріи и Румыніи, которыя привезъ съ собою.

Познакомивъ васъ такимъ образомъ съ предметами неодушевленными, и долженъ также сказать нѣсколько словъ о живой мебели моей квартиры: въ семъ качествѣ прошу васъ полюбить моего хозяина. Не взирая на рѣшительное свое отвращеніе къ постояльцамъ, онъ не замедлилъ посѣтишь меня. Помѣстясь подъ наметомъ камина и раскуривъ безъ дальнихъ околичностей свою трубку, этотъ добрякъ затѣялъ со мною самую дружескую конференцію. Я говорилъ по-русски, онъ -- по-турецки и по-гречески. Много ли мы понимали одинъ другаго -- объ этомъ ни слова: довольно того, что протолковавъ болѣе часу, мы разстались самыми добрыми пріятелями. Подобная словоохотливость есть впрочемъ исключеніе изъ общаго правила въ Варнѣ, гдѣ нравы христіанскихъ жителей, подчиненные столь долгому вліянію турецкихъ обычаевъ, приняли всѣ оттѣнки этой дикой суровости, которая всегда и вездѣ была отличительною чертою оттоманскаго характера. Безпрестанныя мои прогулки по Варнѣ знакомятъ меня каждый день болѣе и болѣе съ ея неприступной угрюмостью -- "Есть-ли у тебя антики?" спрашиваете вы у купца, сидящаго съ поджатыми ногами во глубинѣ своей лавки, и окруженнаго густыми облаками табачнаго дыму. -- Легкое уклоненіе головы или лаконическое: "Іокъ!" (нѣтъ), произнесенное съ холодною важностію и съ отвращеннымъ въ ту же минуту лицомъ, есть единственный отвѣтъ его въ знакъ отрицанія.

- Следва -