Признаться ли вамъ, что оглядываясь на прошлыя дни свои, я отъ души завидовалъ участи храбрыхъ, достигшихъ здѣсь вѣрнѣйшаго изъ своихъ назначеній; я думалъ: что въ жизни, коей минувшее есть ничто иное, какъ глухая стезя, поросшая плевеломъ и колючимъ терновникомъ; настоящее -- тяжелое странствіе безъ всякой видимой цѣли и мучительная борьба съ собственнымъ своимъ сердцемъ; а будущее... "Ваше благородіе! Ваше благородіе!" воскликнулъ въ эту минуту позади меня грубый, стенторскій голосъ; я оглянулся, и увидѣлъ одного изъ конвойныхъ казаковъ своихъ: "помилуйте, В. Б." продолжалъ онъ -- "да вы, Богъ знаетъ куда заѣхали! неужели вамъ неизвѣстно, съ какими огромными ушами выѣхалъ изъ Бальчика нашъ казакъ Ефремовъ, и какимъ безухимъ явился онъ въ Варну? Они, проклятые (т. е. Турки) повсюду разсыпаны; и имъ, варварамъ, того только и надобно чтобы вдесятеромъ напасть на одного нашего!" Почувствовавъ всю силу замѣчанія столь убѣдительнаго, я поспѣшилъ возвратиться на свою настоящую дорогу, отъ коей въ самомъ дѣлѣ слишкомъ далеко уклонился влѣво, во время своихъ поэтико-философическихъ размышленій.

   Спутники ожидали меня близъ небольшаго хлѣбнаго поля, огороженнаго низкимъ плетнемъ и покрытаго блѣднозеленымъ ковромъ, тощаго, какъ будто изнемогающаго посѣва. Безпорядочная смѣсь холмовъ и деревьевъ, густаго кустарника и гремучихъ, горныхъ ключей образовала богатую раму вокругъ сей и скудной картины. Нѣсколько паръ буйволовъ бродило близъ обвалившагося плетня и спокойна жевала сочную траву, которая какъ будто для того только цвѣла вокругъ сей бѣдной нивы, чтобы оттѣнить красотою своей богатой растительности нѣжную, истинно-материнскую любовь природы къ безсловеснымъ чадамъ ея, отъ этой суровой холодности, которую она обнаруживаетъ здѣсь къ человѣку. Такъ! одинъ только онъ можетъ назвать божественную природу своей непріязненной мачихой; но кто же виноватъ въ томъ?-- Цвѣтущія долины Мизіи служатъ съ незапамятныхъ временъ большою дорогою и обширнымъ поприщемъ его кровожадности. Не проникая въ темную глубину вѣковъ баснословныхъ, не говоря о безпрестанныхъ побоищахъ племенъ ѳракійскихъ, кельтскихъ и разныхъ другихъ изверженій таинственной древности, взглянемъ на сокрушительные потоки Варваровъ, коими неизмѣримыя степи Азіи наводнили почву нашей Европы. -- "Тамъ," говоритъ Мальтё--Брюнъ, "плосколицый Сарматъ вился на легкомъ конѣ своемъ, вокругъ тяжелыхъ легіоновъ римскихъ; такъ безобразный Гуннъ преслѣдовалъ разсѣянные остатки Готѳовъ; тамъ Печенѣги, Авары, Кумане и множество другихъ народовъ истребляли другъ друга и поперемѣнно: основывали свое кратковременное владычество." -- Плодоносныя долины Мизіи были вѣчнымъ, и какъ будто условленнымъ театромъ, на которомъ разыгрывались сіи кровавыя драмы. Не нужно слѣдовать за ними по порядку; не нужно доходить систематически до войнъ современныхъ; стоитъ заглянуть въ лѣтописи Восточной Имперіи; стоитъ, только представить себѣ вѣковую борьбу Болгаръ съ наслѣдниками Великаго Константина, чтобы привести умъ свой въ состояніе разрѣшить: какимъ образомъ это любимое урочище смерти не превращено до сихъ поръ въ одну безжизненную степь столь долгою чредою истребленія, столь постояннымъ упорствомъ человѣческаго неистовства!.... Но обратимся къ моимъ буйволамъ, или лучше сказать, познакомимся съ несравненнымъ пастухомъ ихъ. Онъ беззаботно лежалъ у плетня и напѣвалъ дикимъ, суровымъ, но не совсѣмъ непріятнымъ голосомъ какую-то странную -- то веселую, то заунывную пѣсню. Чуткій страхъ небольшаго стада его встрѣтилъ васъ издалека своимъ пронзительнымъ лаемъ; но пріѣздъ нашъ, по видимому, ни сколько не потревожилъ автомата. Онъ продолжалъ лежать и тянуть свою пѣсню, какъ будто не замѣчая, или не желая замѣтить, друзья или недруги окружили его въ такомъ мѣстѣ, гдѣ почти каждый мигъ грозитъ неосторожному вѣрною, и часто мучительною смертію. "Банабагъ! батабагъ!" закричалъ мой переводчикъ -- и лѣнивый пастухъ, какъ будто пробудясь отъ глубокаго сна, началъ мало-по-малу приходить въ движеніе, привсталъ -- и медленно сдвинулъ съ глазъ свою кудрявую шапку. Алетическія черты лица его, неозаренныя ни одной искрою внутренней жизни и, такъ сказать, отуманенныя хаосомъ какого-то грубаго безстрастія; темнобронзовый цвѣтъ его обнаженной груди; толстая сѣрая куртка, выложенная по краямъ голубой тесьмой и снурками -- все сіе, въ совокупности съ бараньей ярмолкой; представило мнѣ одну изъ этѣхъ массивныхъ болгарскихъ фигуръ, которыя напоминаютъ гораздо менѣе о прекрасномъ пастырѣ дарданійскомъ, нежели о какомъ нибудь горномъ пастухѣ, столь живописномъ съ бродячимъ стадомъ его, посреди дикихъ утесовъ альпійскихъ, или на скалахъ сумрачной Каледоніи. "Сколько часовъ до Константиновскаго монастыря?" спросилъ у буколическаго Болгара мой черезъ чуръ драматическій переводчикъ. -- "Полтора," -- отвѣчалъ пастухъ, и въ ту же минуту угрюмый лобъ его сокрылся по прежнему во глубину неисповѣдимой ярмолки. "Сколько?" повторилъ переводчикъ. -- "Полтора," пробормоталъ Болгаръ, и лѣнивая голова его упала снова на землю. "Быть не можетъ", продолжалъ неугомонный драгоманъ: "мы уже такъ давно ѣдемъ!" Пастухъ затянулъ свою прерванную пѣсню; неудовлетворенная болтливость переводчика разразилась надъ нимъ громовыми проклятіями; а я поскакалъ впередъ, убѣдясь въ совершенной невозможности добиться какого нибудь толку, касательно выбора лучшей, или ближайшей дороги.

   Тѣ же холмы, тѣ же фонтаны, тѣ же кусты и деревья мелькали передо мною, съ тою только разницею, что иногда лѣсная чаща раздвигалась внезапно на лѣвой сторонѣ дороги и представляла глазамъ моимъ далекія высоты, усѣяныя однообразными, и какъ будто обдѣланными каменьями. Огромныя груды ихъ были кромѣ сего разсыпаны такимъ образомъ, что возбуждали невольную мысль о развалинахъ какого нибудь стариннаго зданія. Знаю, что подобныя догадки могутъ быть сочтены грезами воображенія, слишкомъ горячо занятаго своимъ предметомъ, но съ другой стороны, не должно, кажется, забывать и того, что я говорю о странѣ вѣковыхъ развалинъ.-- Слѣды ея древняго населенія еще не совсѣмъ изглажены, и сколько остатковъ онаго сокрыто еще отъ скальпеля нашей европейской Археологіи!-- Вскорѣ дорога круто поворотила на право; деревы сдѣлались рѣже -- и монастырь Св. Константина открылся передо мною во глубинѣ зеленой лощины, примыкающей къ скаламъ утесистаго морскаго берега.

   Что сказать вамъ объ этой бѣдной обители? -- И на ея убогихъ стѣнахъ печать вѣковаго разрушенія поражаетъ прежде всего взоръ вашъ. Ея низкая, почернѣлая отъ времени и во многихъ мѣстахъ обрушенная ограда, сложена подобно заборамъ варнскихъ церквей изъ безчисленныхъ каменныхъ обломковъ. Взирая на пеструю разнородность ихъ, какой нибудь натуралистъ могъ бы конечно указать вамъ признаки постепеннаго образованія минераловъ. Постная монашеская фигура встрѣтила меня со всѣмъ подобострастіемъ восточнаго невольника у воротъ монастырскихъ, и поклонясь до земли, бросилась предупредить казака, подошедшаго взять мою лошадь. Крыльцо гостепріимнаго брата было уже обставлено подушками; бѣдныя рогожки покрывали полъ онаго. Мы сѣли. Добрый монахъ исчезъ, и чрезъ минуту возвратился, отягченный каймакомъ, творогомъ и сметаною. За нимъ слѣдовалъ маленькій Болгаръ, неся также нѣсколько блюдъ съ оливками, сельдереемъ и съ новымъ запасомъ многоразличной сметаны; деревянная баклажка вина заключила эти гастрономическія приготовленія.-- "Садитесь, садитесь, отецъ мой!" повторялъ я безпрестанно своему раболѣпному Амфитріону; но онъ кланялся до земли съ приложенными ко лбу руками; потомъ складывалъ ихъ крестомъ на желудкѣ, и потупивъ глаза въ землю, оставался неподвиженъ, подобно мраморному изваянію Гарпократа. Нѣтъ сомнѣнія, что мысль о какомъ нибудь маленькомъ турецкомъ тиранѣ владѣла въ это время всѣми умственными способностями одеревенѣлаго инока. Онъ остался единственнымъ монашескимъ существомъ въ здѣшней обители: вся прочая братія разъѣхалась во время варнской осады. Проглотивъ изъ любопытства чашку турецкаго кофе, т. е. кофейной гущи безъ сахару, я отправился въ сопровожденіи анахорета взглянуть на монастырскія достопримѣчательности. Храмъ Св. Константина Великаго точно также убогъ, сумраченъ, тѣсенъ, какъ и всѣ варнскія церкви. Неугасимая лампада теплится день и ночь передъ образомъ перваго Христіанскаго Императора. Я поклонился ему; зажегъ свѣчу, толщиною въ цѣлый рубль, передъ его святою иконою. Эта набожная тороватость подѣйствовала столь сильно на моего инока, что выходя изъ церкви, онъ не только получилъ употребленіе языка, но указалъ мнѣ даже брошенный въ углу кусокъ мрамора съ барельефами и греческою надписью; говоря, что въ ихъ монастырѣ находилось недавно еще три или четыре таковыхъ обложка. Этотъ уцѣлѣвшій остатокъ совершенно подобнымъ надгробнымъ мраморамъ, найденнымъ мною въ Варнѣ. Какимъ образомъ всѣ сіи памятники древности зашли въ монастырь Св. Константина, тогда какъ все въ немъ являетъ недавность существованія -- объяснятъ, можетъ быть, тѣ, кои болѣе моего посвящены въ таинства Археологіи; я же послѣдовалъ въ эту минуту безъ всякихъ ученыхъ предположеній за своимъ безцѣннымъ отшельникомъ, предложившимъ мнѣ посмотрѣть другой писанный мраморъ, брошенный близъ сосѣднихъ развалинъ монастыря Св. Іоанна.

   Напрасно сталъ бы я искать красотъ для изображенія этой волшебной природы, которая очаровывала меня на каждомъ шагу, во время сей восхитительной прогулки. Разбросанные по берегу обломки каменныхъ громадъ -- явные слѣды стариннаго землетрясенія; фантастическая дикость приморскихъ скалъ; шумные порывы волнъ, бѣгущихъ издалека на исполинскія стѣны ихъ, и отлетающихъ клубами; серебряной пыли отъ ихъ гранитныхъ панцырей; свѣжая горная вѣтка, трепещущая надъ неукротимою стихіею; говорливый фонтанъ, орошающій крупными слезами ея изумрудные листья; пестрая пелена земли; ясная лазурь восточнаго неба; живописныя группы холмовъ и деревьевъ.. Не пріударить-ли по струнамъ своей забытой гитары? -- Впрочемъ, вамъ извѣстно, какъ вялы цвѣты простой описательной поэзіи въ глазахъ нашего премудраго вѣка.

   Отъ пышнаго убора сей несравненной природы вниманіе ваше отвлекается нерѣдко и здѣсь грудами поэтическихъ развалинъ. Тамъ -- обнаженный квадратъ повалившихся каменныхъ стѣнъ; тамъ -- длинный параллелограммъ другаго, сокрушеннаго временемъ зданія... въ нихъ сердце человѣческое не пожалѣло бы, можетъ быть, вдохнуть часть собственной жизни своей для сравненія временъ протекшихъ съ настоящими; но какой археологъ можетъ опредѣлительно сказать: кому или чему принадлежали нѣкогда сіи разсѣянные остатки давно минувшаго?-- Сколько городовъ, процвѣтавшихъ по словамъ Стравона, на сихъ самыхъ мѣстахъ, исчезло даже до сего знаменитаго географа! Приливъ и отливъ разноплеменнаго человѣчества; рука времени, судорожныя измѣненія міра физическаго... Такъ напримѣръ -- "большая часть Визоны" говоритъ Стравонъ -- "поглощена землетрясеніемъ." Не знаю, этотъ ли самый городъ, процвѣтавшій, по сказанію греческаго географа между Аполлоніею и Каллатіею, названъ въ древнихъ картахъ Д"Анвилля Byzium и поставленъ насупротивъ самаго Діонисополя; то если сіе гадательное предположеніе заключаетъ въ себѣ хотя искру правдоподобія, то какъ знать, не остатки ли древней Визони представлялись мнѣ въ хаосѣ сихъ безобразныхъ развалинъ: ибо древній Діонисополь или Крины существовалъ по мнѣнію Г.г. Лапортъ-дю-Тайля и Корая, французскихъ переводчиковъ Стравона, на мѣстѣ нынѣшняго Бальчика, и слѣдовательно не далѣе, какъ къ 20-ти верстахъ отъ Константиновской обители. Кстати о Кринахъ, историки повѣствуютъ, что море, выступившее въ 544-мъ году изъ береговъ своихъ, поглотило сей городы и разлилось по окрестностямъ до самаго Одессуса. По собраннымъ было на мѣстѣ сведеніямъ оказалось, что, не доѣзжая до Бальчика, нѣсколько лѣвѣе сего города, существуетъ деревня, которая извѣстна здѣсь подъ именемъ Экрене. Мнѣ кажется, что сіе послѣднее названіе звучитъ довольно явственно древними Кринами; сверхъ того, Г. Будищевъ, означивъ на морской картѣ своей одни только источники сего мѣста, называетъ оное Криницею; я же, съ своей стороны, узналъ, что Экрене есть довольно большая деревня, которая до нынѣшней войны была обитаема Турками, а теперь заселена Болгарами. Впрочемъ, какъ-бы то ни было -- Бальчикъ и Экрене находятся въ столь близкомъ разстояніи другъ отъ друга, что ученые Г. г. Лапортъ дю-Тайль и Корай не сдѣлали почта никакого промаха, предположивъ существованіе древняго Діонисополя на мѣстѣ нынѣшняго Бальчика, тогда какъ всѣ означенные доводы заставляютъ, кажется, не безъ нѣкоторой основательности думать о тожествѣ гаурскаго селенія Экрене съ древними Кринами.

   Монастырь Св. Іоанна есть не иное что, какъ небольшая груда каменьевъ, закрытыхъ густою древесною чащею, а писаный мраморъ, обѣщанный мнѣ достопочтеннымъ инокомъ -- какъ бы думали, какимъ открытіемъ обогатилъ онъ меня? -- Чудесный камень сей можетъ конечно украсить всякую мостовую, но едвали годится для какого бы то ни было Музея. На вопросъ мой: почему премудрый анахоретъ почитаетъ его стариннымъ, рѣдкимъ, диковиннымъ, онъ отвѣчалъ, что безъ сомнѣнія дорогой камень сей принадлежитъ временамъ глубочайшей древности: ибо, поступивъ тому назадъ болѣе 25-ти лѣтъ въ монастырь Св. Константина, онъ съ тѣхъ самыхъ поръ помнитъ это сокровище все на одномъ и томъ же мѣстѣ.

   На дальнѣйшіе разспросы мои объ окрестностяхъ, отшельникъ указалъ пальцемъ на синѣющійся вдалекѣ лѣсъ, и объявилъ, что не болѣе 5-ти верстъ отъ морскаго берега и не далѣе 9-ти отъ монастыря Константиновскаго, существуютъ огромныя развалины старой греческой обители. Болгары называютъ ее Гачукою; Грекамъ же и Туркамъ она вообще извѣстна подъ именемъ Аладжи (пестраго) Монастыря. Тамъ, по словамъ честнаго анахорета, -- не только цѣлые Музей драгоцѣнныхъ антиковъ и рѣдкостей, но даже богатства болѣе существенныя: всѣ чудеса мечтательнаго Эльдорадо ожидаютъ предпріимчиваго, который бы рѣшился на перекоръ всеобщей трусости, порыться въ семъ ужасномъ мѣстѣ. "Какая же опасность? какія же сокровища?" воскликнулъ я, взволнованный любопытствомъ.-- "Старые люди говорятъ," продолжалъ монахъ, "что эта чудесная обитель основана на развалинахъ Эллинскаго Филиппополя; что слухъ о старинныхъ богатствахъ, сокрытыхъ въ его непроницаемыхъ подземельяхъ, разгорячилъ однажды воображеніе какого-то инока до того, что онъ рѣшило непремѣнно удостовѣриться собственными своими глазами въ истинѣ преданія; что на сей конецъ безстрашный монахъ спустился ночью одинъ съ потаеннымъ фонаремъ на глубину подземелья, и прошелъ лабиринтъ онаго, увидѣлъ..."

- Следва -